Владислав «Шиба»: У «Востока» в Мариуполе было 4 убитых и 50 раненых (ФОТО)

Ветеран легендарного подразделения «Восток» Владислав Шинкарь (позывной «Шиба») рассказал о своем боевом пути — сражениях в донецком аэропорту и на Саур-Могиле, а также объяснил, почему в Мариуполе у «Востока» были минимальные потери.

— Влад, ты служишь в «Востоке», в 2015 году лишился обеих ног, но все равно продолжаешь служить. Расскажи, как ты попал в бригаду «Восток»?

— В бригаду «Восток» я попал в мае 2014 года. Проживал тогда в Москве, и когда события на Майдане начались, приготовился ехать в Донецк. Начал просматривать информацию, которая касается Донецка и Евромайдана.

В интернете нашел четыре интервью командира донецкой «Альфы» Александра Ходаковского, который прибыл в Донецк после Майдана, и уже понимал, какие процессы происходят.

В будущей столице ДНР сначала появилась общественная организация «Патриотические силы Донбасса», из которой в дальнейшем родился батальон «Восток». Я приехал из Москвы, влился в этот коллектив, где были мои знакомые, и с 30 мая 2014 года начал служить в батальоне «Восток».

— Какая у тебя тогда была должность? Чем ты занимался?

— Я был обычный рядовой пулеметчик. Первые боестолкновения были под Карловкой, в Первомайской, потом у нас была Саур-Могила. После Саур-Могилы по хронологии освобождение Ясиноватой. Тяжелые позиционные бои, которые до сих пор продолжаются. Ясиноватая — это Город Воинской славы. После этого были продолжительные бои в донецком аэропорту.

— Давай коснемся боев в Карловке. Карловка тогда отделяла донецкий аэропорт, где в окружении засели «всушники», от линии фронта. Почему была сдана Карловка ВСУ? Считается, что если бы она не была сдана, то таких тяжелых боев за донецкий аэропорт не было бы, потому что засевшая там группировка была отрезана от снабжения.

— Я не военный аналитик, чтобы точно понимать, в 2014 году мы не могли понимать, какая общая картина, где, какие силы и средства есть. У нас не хватало личного состава, потому что батальон «Восток» держал очень протяженную линию обороны — до 57 километров.

К нам влилась Шахтерская дивизия. Мы давали людям возможность воевать на наших позициях. Командир вооружал их, давал технику, ставил задачи. Но все равно не хватало людей.

— Мне говорили, что у вас там на флангах стояли подразделения Стрелкова и что он убрал своих людей, и вам пришлось оставить свои позиции из-за того, что фланги оголились. Так ли это?

— Совершенно верно, у меня была такая информация от людей Игоря Безлера, которые вместе с нами обороняли Карловку, что Стрелков не поддержал наши усилия по обороне. Не знаю, причиной были его личные взаимоотношения с Безлером, либо предвзятое отношение к «Востоку».

К «Востоку» и Ходаковскому со стороны Стрелкова отношение всегда было странное, хотя с его ребятами мы часто сталкивались. Боевые пацаны. Вообще, Славянская бригада Стрелкова дала много героев. После ухода из Славянска к нам, в «Восток», перешло большое количество людей, которые не пожелали служить у Стрелкова.

Поэтому честно тебе скажу, на тот момент Карловку не удержали банально из-за нехватки людей, из-за того, что, возможно, командиры некоторых подразделений нам не помогли.

— В 2014 году ходили разговоры о том, что батальон «Восток» и лично Александр Ходаковский — это люди Рината Ахметова. Говорили, что именно Ахметов вооружал «Восток». Поэтому, мол, вы тогда готовились сдать Донецк, и поэтому Стрелкову пришлось уходить из Славянска в Донецк. Это соответствует действительности или нет?

— Конечно, разговоры о роли Ахметова не соответствуют действительности. Ахметов к «Востоку» не имел никакого отношения. Все это слухи и бред. На 80% батальон «Восток» состоял из дончан, макеевчан, енакиевских, горловчан и выходцев из других городов Донбасса.

Единственная мотивация, которая у нас тогда была, чтобы служить в батальоне — это не оставить свои дома и свои города. Поэтому тогдашний приказ Стрелкова оставить Донецк и выдвинуться в сторону Снежного, чтобы быть ближе к границе с Россией, встретили в штыки.

Мы понимали, какая картина нужна была Стрелкову на тот момент. Может быть, он как стратег на километр вперед смотрел, но на тот момент наша задача была не дать украинским варварам войти в наши города, уничтожить наших родных и близких, наши могилы и памятники.

Мы здесь восемь лет стоим и охраняем свои дома, свои могилы, свои памятники, школы, своих граждан, людей. Потому что куда заходят украинские войска, националистические батальоны — происходят геноцид и преступления.

Поэтому стрелковский приказ на тот момент мы расценили как какой-то непонятный нам политический реверанс с его стороны. Мы отнеслись к нему как к преступному приказу и не выполнили его. Остались на своих позициях. Каждый день у нас тогда были боестолкновения с ВСУ и нацбатами.

Поэтому сейчас история показывает, что мы оказались правы, что мы не оставили Донецкую городскую агломерацию. Посмотрите, какой ценой далось нам освобождение Мариуполя из-за преступной политики Киева и некоторых командиров националистических батальонов и олигархов, которые им помогали. Представляете, что было бы с Донецком сейчас, если бы мы выполнили тогда приказ Стрелкова?

— Бои в Карловке начались задолго до битвы за донецкий аэропорт?

— Первый бой на Карловке у нас был 23 мая. Я еще не был в рядах «Востока». Я оружие еще не получил, но был уже в Донецке, вступил в «Восток». Оружие получил только 30 мая.

Столкновение было в Карловке серьезное. Мой близкий друг Аскольд в нем принимал участие. Наш ветеран, командир разведки на тот момент Олег Ветер тоже там воевал. Даже песня есть его, которая посвящена 23 мая, первому бою.

Бой был тяжелый, потому что все-таки силы противника, а это был националистический батальон «Донбасс» Семена Семенченко, превосходили наши. «Донбассовцы» прибыли туда, напали на блокпост, который охраняли ополченцы.

У ополченцев была связь с батальоном «Восток», они вызвали подмогу, наши приехали, вступили в бой. Мы тогда понесли первые потери: два человека у нас погибли от снайперского огня. Снайпер был уничтожен. Его фото с националистическими татуировками были потом в интернете.

В Карловке был первый бой батальона «Восток», после него были события в донецком аэропорту 26 мая.

— Ты воевал и на Саур-Могиле. Твое подразделение стояло на самой высоте?

— Там две высоты было — малая высота и непосредственно сама Саур-Могила, которая 277 метров над уровнем моря. Нашей задачей была корректировка артиллерии и наблюдение, потому что высота давала возможность наблюдать.

Вооружения вести бой у нас практически не было. Стрелковое вооружение было, 82-й миномет, который не имел даже прицела. Им можно было просто накидывать мины. И была Зушка 14,5 мм. Ее приволокли с Донецкого политеха. Она была у нашего покойного бойца, который героически погиб — Иван Блажко, командир подразделения, позывной «Урал». Он ее ремонтировал, запчасти деревянные были.

Поэтому у нас, «востоковцев», мелкие стычки с «всушниками» были, когда мы выдвигались с пулеметчиком и со снайпером на разведку.

На Саур-Могиле, помню, мы наблюдали бой двух танковых расчетов. Два танкиста находились недалеко друг от друга — это россияне были. Они устроили танковую карусель. У нас радиостанция была настроена на украинской волне, поэтому мы «укропам» давали левую информацию.

Украинцы думали, что против них целая рота танкистов воюет, а мы в свою очередь никак не могли вычислить, где их корректировщик находится. Он где-то в зеленке орал по рации: «Да их тут много!»

На самом деле никакой роты не было, просто танкисты грамотно карусель, покатушки устраивали. Два танка устроили такое, что несколько километров пыль столбом стояла, непонятно было, сколько всего танков. Они еще умудрялись постоянно поражать украинские цели.

Конкретные же такие жесткие боестолкновения начались в Ясиноватой. Она была освобождена 17 августа. Очень серьезная помощь была тогда от гражданского населения. Люди помогали всем, чем могли. Добровольцы приезжали.

В батальоне «Восток» сражались бывшие гражданские. Кадровых военных у нас было 2-3%, это люди пожилого возраста, которые имели опыт Афганистана, и то зачастую это были прапорщики. Офицеров не так-то много и было.

Костяк основной — это офицеры «Альфы» и некоторые бывшие сотрудники внутренних войск.

— Вы освобождали Ясиноватую?

— Непосредственно моя задача в Ясиноватой была в районе Машзавода. Я вел боевые действия. У нас был минометный расчет. Мы выдвигались и уничтожали технику противника.

Другая часть батальона участвовала в боях на другой окраине Ясиноватой. Противник выдвинулся на нескольких единицах техники, попытался зайти в город. Наши подразделения подбили головные машины.

Завязался бой, довольно жестокий. Украинцы не выдерживают прямые боестолкновения, отходят. После отхода сразу украинская артиллерия начала накрывать город. Мы ответили «Градом». Украинцы ретировались. После этого мы закрепились в Ясиноватой, но бои до сих пор идут.

С украинской стороны в боях за город участвовало подразделение, мне запомнилось название — «спэцьпидроздил» «Ягуар» из Винницы. Он подчинялся Петру Порошенко. Запомнился он тем, что бился до последнего, его бойцы-националисты не сдавались в плен. Это были офицеры спецназа высокого уровня. Один был уже ранен тяжело, не сдавался до последнего, пел украинский гимн, отстреливался, вышиванку надел.

Наш командир принял решение не рисковать людьми и этого националиста в вышиванке с «Утеса» уничтожили. Просто была вероятность того, что он заминирует подход к себе. Таких националистов тогда было много.

— Где «Восток» застал первый Минск?

— Мы должны были штурмовать поселок Красный Партизан под Ясиноватой. Там меня и застали первые Минские договоренности.

Это было с 4 на 5 сентября 2014 года, когда мы уже провели разведку, подготовили артиллерию, заняли половину Красного Партизана, окопались в Лебяжьем, примкнули к Пантелеймоновке.

Нас остановили тогда Минские договоренности, а так бы мы соединились с горловским гарнизоном Игоря Безлера. У нас была возможность в течение недельного марша дойти до Краматорска и до Славянска.

— Взяли бы Славянск и Краматорск?

— Там несколько тысяч украинских военных попадали сразу в котел, но Минские договоренности остановили нас. Я помню, что на наше командование выходил на тот момент командир украинской 93-й бригады Олег Мыцак. Он говорил, что мы не хотим погибать, давайте как-то договариваться. Их было где-то около 4 тысяч.

Минские договоренности остановили всё и дали возможность украинцам перегруппироваться, усилиться. После чего мы начали нести позиционные потери, втянулись в долгую игру.

— Как Минские соглашения тогда встретили у вас, в бригаде?

— На тот момент люди, которые воюют, а не являются диванными экспертами, для них любая приостановка любых военных действий — это во благо. Потому что есть возможность подлатать раненых, есть возможность психологически и физически прийти в форму.

Да и просто худой мир мы считали лучше хорошей войны. Но мы не видели еще на тот момент, чего хотели добиться Минскими соглашениями.

В моем понимании, Минские договоренности нужны были для того, чтобы все мировое сообщество увидело, кто на самом деле агрессор, и что мы правы, когда мы восстали против нацизма и незаконного государственного переворота.

— Когда воевали за донецкий аэропорт, были интересные истории?

— Была история однажды у нас, я был тогда замкомандира по вооружению батальона, командиром у нас «Монах» был, начальник штаба — «Крым». Это офицер, который сейчас командует корпусом.

У нас была ситуация, когда ВСУ вышли на наше командование с просьбой тяжелораненого из нового терминала вывезти через нашу территорию, чтобы доставить на константиновскую трассу, где бы его забрала скорая. Французские журналисты снимали о нем в дальнейшем фильм.

Тяжелые бои шли, было небольшое перемирие на тот момент в аэропорту, но тем не менее, нам казалось все это странным. Просто мы не могли своих тяжелораненых иногда забрать, а тут такая просьба.

Тем не менее, такая задача поступила. Мы втроем, грубо говоря, все командование, выдвинулись туда вместе с «Рубином», на тот момент командиром комендантского подразделения. С ним были два пулеметчика. Мы выдвинулись к новому терминалу. На взлетной полосе нас обстреляли. Мы рассредоточились, «Крым» перезвонил украинскому контактному лицу.

Погода была морозная, градусов 20, все было в снегу, оружие пришлось прятать под бушлатом. Они могли за нами наблюдать, украинцы требовали, чтобы мы были без оружия.

Мы аккуратно дождались, пока выйдут украинские бойцы. Это было жалкое зрелище — перемотанные в тряпки как отступающие от Москвы наполеоновские французы.

Они несли своего побратима, у него было тяжелое ранение, ПТУРом ему прилетело — у него гортани и нижней челюсти не было. Он был живой, перемотанный какими-то тряпками, фольгой, бумажки были с уколами. Он слышал, когда ему говорили, кивал.

Перемотанные «всушники» были с Тернопольской и с Ивано-Франковской области. На вопрос «Что вы тут делаете, почему не сдаетесь?», они отвечали, что «Правый сектор»* не выпускает их. «Мы бы и рады сдаться, но к вам идти — это смерть от “правосеков”, а назад, к своим, если мы начнем выдвигаться — нас свои же “Градами” загоняют обратно».

Этого бойца мы передали. Потом я через несколько лет «Рубина» встретил на полигоне, в Донецке, и он мне сказал, что там вроде как того бойца спасли, а французы сняли кино о нем.

Роль ополчения в спасении этого, возможно, заблудшего, а возможно, и военного преступника история умалчивает, но такой эпизод был.

— Вы воевали и на Авдеевской промзоне?

— Авдеевская промзона, в которую мы зашли после освобождения донецкого аэропорта. Там тяжелые бои были. Если в аэропорту расстояние между нами и противником было 600 метров, то на промке стрелковые позиции были от 40 до 150 метров.

Буквально один частный дом мы занимаем, а через улицу в следующем доме уже находится противник. Дома эти легко разрушались 82-м минометом. Его можно пробить и из крупнокалиберного пулемета. Поэтому под домами мы делали блиндажи. Вся промзона изрыта ходами и проходами.

Основные коммуникации под домами были. Там мы понесли серьезные потери, и врагу нанесли серьезные потери. У батальона «Восток» за три месяца двадцать погибших было. Где-то триста человек были ранены. Причем многие из них до пяти раз. Были бойцы, которые пять ранений за месяц получали, но возвращались, рвались в бой.

Нас Минские договоренности сдерживали, мы могли контролировать только серую зону. Украина не сдерживала никогда никаких договоренностей, поэтому мы несли потери от их снайперского огня.

Очень серьезные у них беспилотные аппараты были, в том числе, которые сбрасывали боеприпасы.

Научила нас Авдеевская промзона, многому нас научила. Потом в Мариуполе пригодились эти знания. Расчеты БПЛА (беспилотные летательные аппараты, — прим. ред.) были одними из самых опытных в батальоне «Восток», подразделение беспилотной авиации считается элитным.

— А как вы БПЛА применяете, можешь рассказать, или это военная тайна?

— Нет никакой военной тайны. Просто ребята благодаря гражданскому населению, неравнодушному обществу смогли пополнить свой авиапарк хорошими «птичками», хорошими тепловизорными системами наблюдениями.

►(речь, кстати, о читателях «Русской Весны» и наших Теlegram-каналах, отправивших на помощь «Востоку» десятки беспилотников, которые сберегли множество жизней бойцов и помогли взять Мариуполь, — прим. редактора)

Любая операция начинается с разведки с воздуха. Мы еще не обладаем робототехникой, которая может кататься беспилотно и проверять разминирование и минирование, но благодаря «птицам» мы несем минимальные потери. Те задачи, которые «Восток» выполнял в Мариуполе — у нас 4 погибших, около 50 раненых.

— Благодаря чему такие маленькие потери?

— Благодаря грамотному руководству. Потому что у нас ветеранское подразделение. У нас те, кто в 2014 был рядовым, сейчас командует подразделениями. Люди прошли войну, ценится каждый боец. Плюс БПЛА дают возможность грамотно проводить разведку.

Наш командир Александр Ходаковский никогда не будет бросать людей в мясорубку.

— В Мариуполе к «Востоку» присоединился и журналист «Комсомолки» Дмитрий Стешин.

— Да, Дмитрий к нам пришел. Он давно знаком с нашим подразделением и с командиром. Русский журналист Дмитрий Стешин является теперь и русским воином. Мы ждали в начале спецоперации, куда нас пошлют.

Товарищ Дмитрия — Саша Коц — уехал сначала под Киев, а потом под Харьков. Стешин вначале грустил, думал, что он вытянул проигрышный билет, и тут фортуна повернулась к нему, не знаю, то ли лицом, то ли другим местом — он попал в ад, каким был штурм Мариуполя.

Гражданское население не эвакуировано. Боевые действия происходят у гражданских на глазах. Среди местных, в том числе среди детей и женщин, большие потери. Это все тяжело видеть и воспринимать.

При этом Дима сумел проявить себя как военнослужащий, выполнял боевые задачи. Кроме этого он делал серьезные материалы. Считаю, он выиграл серьезную информационную войну в Мариуполе у «Азова», который имел серьезную информационную поддержку Запада.

У «азовцев» был интернет, который им предоставил Илон Маск, с помощью которого они передавали имиджевую информацию, которая была, прежде всего, им.

Дмитрий же показывал другую картину, и благодаря ему, а также писателю и блогеру Владлену Татарскому, Админу, Георгию Медведеву, Владиславу Евтушенко, была показана совершенно другая сторона битвы за Мариуполь.

Стешин молодец. Думаю, он сейчас отдохнет и вернется в строй с новыми силами.

— Ты на этой войне в 2015 году потерял ноги. Как это произошло?

— Это было 12 апреля 2015 года, День Космонавтики, и на тот день пришелся светлый праздник Пасхи. Мы утром выдвинулись, несколько машин журналистов. Мне прилетела задача сопроводить их на позиции. Это населенный пункт Жабуньки, западная окраина донецкого аэропорта, там шли ожесточенные бои.

Опасно было. Мы подъехали, остановились, чувствуя опасность, вышли из машины, водитель пошел предупредить журналистов, что дальше мы двигаться не сможем, пусть здесь снимают.

В этот момент начались обстрелы противотанковыми управляемыми ракетами. Я сразу получил ранение осколочными в ноги, перемотался, отполз, начался бой.

Ноги были на месте, но их сильно посекло. Еще полтора часа был бой. Усилиями нашего подразделения мы были деблокированы, плюс нам смежники помогали. После этого меня доставили в травматологию, успешно прооперировали, а через три месяца уехал на протезирование в Москву. Добрые люди помогли, собрали на протезы, и я в декабре был уже в строю.

— Ты остался в строю?

— Я был заместителем командира батальона, офицером, когда получил ранения. На момент ранения меня никто не увольнял. Буквально через четыре месяца я вернулся в строй, продолжил службу. Три с половиной года еще служил. В 2018 году был уволен. Но сегодня я снова служу в батальоне «Восток».

Семью редко вижу. Продолжаю дальше делать свое дело. Тем более, сейчас у меня есть такой жизненный опыт, я могу им поделиться с теми ребятами, которые также получают тяжелые ранения и не знают, что им делать.

Я свой путь проходил сам. Мне самое главное — увидеться с человеком, который остался без рук или без ног, и дать ему понять, что жизнь продолжается. Я могу рассказать ему о себе. Просто он видит, что я на протезах спокойно передвигаюсь, езжу на машине, жизнь у меня не остановилась.

Третий ребенок у меня родился уже после ранения, когда я уже на протезах был.

— Жизнь на протезах нормально продолжается?

— Любой человек, пока он хочет жить — он будет жить. Пользу можно приносить даже, находясь прикованным к постели. Но если у тебя есть желание, есть голос или возможность писать, что-то делать, ты всегда сможешь помогать другим.

В ситуации, когда человек получает тяжелое ранение, особенно инвалидность, первые дни, недели, годы, это самое важное. Есть реабилитации, которые до трех лет длятся — спинальники или шейники, люди с повреждением спинного мозга. Там в первые три года все, что ты в себя впитаешь, будет с тобой на всю жизнь, дальше ты уже не сможешь развиваться.

Поэтому те, кто первые три года работают, занимаются спортом, прислушиваются к советам старших и пытаются выкарабкаться — становятся полноценными гражданами.

Они, сидя в колясках, могут быть даже депутатами, у нас есть немало примеров в Донецке. Могут спортом заниматься, активно дальше жизнь продолжать. Работы много, стараюсь помочь всем.

Читайте также: Армия России уничтожила сотни нацистов, разбит пункт дислокации иностранных наёмников под Одессой (ВИДЕО)

Александр Шален

 * запрещенная в РФ террористическая организация